Жизни перевод на русский с татарского: Жизни перевод с татарского на русский

Жизни перевод на русский с татарского: Жизни перевод с татарского на русский

как обращаются к мамам татары в регионах России

Корреспондент ИА «Татар-информ» Гулюза Ибрагимова поговорила с татарами Волжско-Уральского региона и поинтересовалась, как они обращаются к матерям.

Насколько мне известно, у нас слово «әнкәй» используется в отношении родных матерей. Пообщавшись с татарами в регионах, узнала: оказывается, словом «әнкәй» принято называть также тещу или свекровь, то есть маму мужа или жены. Мужчина называет тещу не «әби», как это у нас распространено, а «әнкәй», так же и его жена называет свекровь «әнкәй», даже если при этом муж обращается к своей маме «әни».

Интересным показалось использование слова «әннә», я считала, что его можно услышать только от малышей, едва выучивших свои первые слова. В некоторых регионах «әннә» такой же синоним слова «мама» и для взрослых, например, в Нижегородской области.

Башкортостан

Преподаватель татарского языка в Стерлитамакском филиале БГУ Насима Мукимова:

«У татар Башкортостана более широко распространено обращение “әни”. В северо-западных районах, например в Балтачевском, говорят “әнкәй”, в Бураевском районе встречается обращение “әннә”. В этом случае имеем в виду не только детей, но и взрослых. Поколение старше нас обращались к матерям “әнкәй”, предыдущее поколение – “инәй”. “Инәй” – “әнкәй” – “әни” – так можно выделить три поколения».

Ахметзаки Муратшин долгие годы проработал в Доме культуры, живет в Гафурийском районе.

«В своей семье мы называли маму “әнкәй”. У соседей было принято говорить “әни”, а на другой улице обращались “әнием”. Супруга родом из Буздякского района, так вот у них говорят “инәкәй”, “инәки”. Мама называла мою бабушку “инәй”», – говорит он.

Студент БГУ Самат Давлетшин:

«У нас используются слова “әни”, “әнкәй” и “инәкәй”. В родном селе мамы – Кунакулово называют мам “инәкәй”».

В прошлом году в социальных сетях после нашего небольшого исследования высказались и татары, живущие в разных районах Башкортостана. Географию слов-обращений можно отследить и по ним. Бакалинский район – инәкәй, Кушнаренковский район – әни, Октябрьский район – әнием, Балтачевский район – ини, инекәй, Буздяковский район – әннә, Краснокамский район – инәкәй, Дюртюлинский район – әнкәй, әни, Чекмагушевский район – әни, әнкәй, инәй, инәкәй, Миякинский район – әнкәй.

Наш читатель Хисаметдин Исмагилов из деревни Гулюм Стерлибашевского района поведал нам историю появления в их семье обращения к матери и отцу.

«В нашей семье называли родителей “әнкәй” и “әткәй”. Расспросил об этом маму. Оказывается, в доме по соседству проживали нефтяники, и их дети так разговаривали. С ними частенько играла наша старшая сестра, и в один прекрасный день она заявила, что впредь будет называть папу и маму “әткәй”, “әнкәй”. Так она и сделала, а мы, младшие дети, научились у сестры», – написал он.

Читательница Галия Миргалиева:

«Мы из Миякинского района. Я называла маму “әнкәй”. Однажды в Чишминском питомнике среди кустов малины меня услышала какая-то женщина и сказала: «Ты уже большая, а сама говоришь “әнкәй”, в твоем возрасте пора говорить “әни”».

Оренбургская область

По словам библиотекаря Светланы Ахметзяновой, местные татары обращаются к матерям «әни» и «әнкәй». «Чаще используется слово “әни”. В селах язык сохраняется, а в городе мы стараемся прививать слово “әни”», – говорит она.

Рамай Юлдашев из села Ибряево Оренбургской области отмечает, что у них распространены два обращения. «У нас половина села называет маму “әни”, другая половина – “инәй”. Мы всю жизнь говорили “инәй”, так нам ближе. Соседи говорят “әни”. Для нас оба слова равны».

Самарская область

Редактор сайта «Самарские татары» Римма Нуретдинова рассказала, что у них используется слово “әни”. «У нас говорят “әни”. Другого обращения не слышала. Наверное, молодежь больше называет мамой. В деревнях люди старшего поколения еще говорят “инәй”».

 

Фото: © Султан Исхаков / ИА «Татар-информ»

Саратовская область

Реналь Ихсанов из Саратова:

«Мы обращаемся “әнием”, “әникай” (“аникай”), наши родители говорят “әни” или “әнкәй”. А мои племянники чаще называют “аника”».

Пензенская область

Руководитель молодежного Исполкома Татарской национальной автономии Руслан Канеев:

«У нас к матери обращаются ласковым словом “әникам” (“аникам”), или же “әни”. Редко используется “әнкәй”. Люди старшего поколения говорят “әникәй” (“аникай”)».

Ульяновская область

Супруга председателя Татарской национально-культурной автономии Ульяновской области Рамиса Сафина – Рамиля ханум рассказала, что у них чаще используют слово «әнәй»: «“Әнәй” для нас привычнее. Моя подруга, которая родом отсюда, обращается так же. “Әни” не используется вовсе».

По словам Гульнары Богдановой из Старокулаткинского района, в южной части края используются обращения «әни», «әникай». «У нас говорят “әни”, “әникай”. Мужчины говорят “әни”, а “әникай” используют в речи женщины. В некоторых селах еще есть “әнәй”. Моя мама, кстати, называла мою бабушку “әни”», – рассказала она.

Удмуртская Республика

Главный редактор газеты «Яңарыш» Рамзия Габбасова, город Ижевск:

«Я называю маму “әни”. У нас в основном так принято. В Балезинском районе так же. Иногда встречается красивое слово “әнкәй”, у наших бабушек и дедушек оно так же было в ходу. Маму мужа или жены называют “әни” и “әнкәй”».

Чувашская Республика

Председатель Национально-культурной автономии татар Чувашии Хайдар Сафиуллин:

«У нас все говорят исключительно “әнәй”, и я в том числе. Немногие обращаются к матерям на литературном языке, употребляя слово “әни”, например, так говорят дети учителей. Часто встречается еще одно обращение – “анай”».

Айшат Шарипов из Урмаева так же называет свою маму «әнәй». «Отец родом из Самарской области, он называет мать “әни”. Мама так же обращается к матери “әнәй”. Бабушка с маминой стороны при жизни называла свою маму “әнкәй”, она из Сармановского района», – поделился он историей своей семьи.

 

Фото: архив ИА «Татар-информ»

Республика Мордовия

Юрист муфтията Алсу Мякушева отметила, что в каждом селе употребляются разные слова обращения к матерям:

«“Әни”, “нәнәй”, “аникай”… Раньше чаще употреблялось “әни”, сейчас слово приобрело разные формы. Есть даже такие слова как “нәнәкай”, “әникай”. Что интересно, некоторые употребляют слово “әникай” при обращении к бабушкам, а в некоторых районах – к матерям».

Нижегородская область

Руководитель областной организации «Ак калфак» Зиля Ахмадуллина:

«У нас в разных районах употребляются разные обращения. В Пильнинском районе говорят “әннә” и пожилые, и молодые. Услышав такое обращение впервые, я удивилась и решила, что так говорят только в нескольких семьях. Но это свойственно в целом по всему району. Это очень необычно, когда 50-60-летние люди обращаются “әннә”. Используются также “әнкәй” и “әни”. В Сергачском районе в нескольких селах говорят “нәнәй”, в остальных все больше “әни”. Я общаюсь со многими татарами, к сожалению, сейчас даже в татарских деревнях дети говорят “мама”. Многие перенимают такое обращение у городских, когда дети приезжают на летние каникулы. Мы не местные, и мои дети обращаются ко мне “әнием”».

Республика Марий Эл

По словам сотрудницы Республиканского центра татарской культуры Рамзии Аухадуллиной, у них распространено слово «әни».

«Мне уже 52 года, мы говорим “әни”, молодежь сейчас обращается к матерям так же. Моя мама по сей день говорит “әни”, другого обращения не знаю. Свекровь называют “әнеки”», – рассказала она.

Валерий Иванов, деревня Малые Нослы:

«Мы говорим “әни”, есть еще обращения “әнкәй”, “нәнә”, у нас дома так же принято называть “әни”. С детства так приучили. “Нәнә”, “әнкәй” чаще употребляют в речи люди старшего поколения. Молодежь говорит “әни”. Моя мама свою маму называет “нәнә”».

Кировская область

Рустам Мухлисов называет маму «әни». «Мы в Малмыжском и Вятскополянском районах употребляем обращение “әни”. Некоторые еще говорят “нәнә”, мой отец так свою маму называл. А вот мама к своей маме обращается “әни”. Среди друзей так же не раз слышал обращение “нәнә”», – отметил он.

Пермский край

Руководитель татарской молодежной организации «Чак-чак» Рустам Галимов поведал, что у них матерей называют «әни».

Представитель Всемирного конгресса татар в Пермском крае Салим Назин:

«У нас говорят “әни”, в редких случаях используются “инәй” или “әнкәй”. В большинстве случаев мужчины обращаются к теще “әнкәй”. Например, моя супруга и свою, и мою маму называет “әни”. У нынешних детей все больше на устах русское слово “мама”. Кстати, слово “аника” тоже звучит не по-татарски. Если ребенок растет в смешанной семье, здесь возникают уже другие формы обращения».

 

Фото: © Михаил Захаров / ИА «Татар-информ»

Волгоградская область

Руководитель Татарского национально-культурного центра Наиля Ахметова:

«У нас принято называть “әни”, в деревнях дети еще говорят “әникам”. Есть еще ласковое красивое обращение “әнкәм”. Моя мама называла свою маму “әни”».

Астраханская область

Данил Хилморатов рассказал, что сам называет маму «әни». «Других вариантов не слышал», – отметил он.

Председатель Национально-культурной автономии татар Астраханской области Динара Мазитова провела опрос среди местных татар и выяснила, что есть несколько форм обращения: аника, мамкаем, мамам, әника, әнкәй, әнием, әннәм, аникай.

Краснодарский край

Мулла Рафик Массаров: «К мамам обращаются “әнкәй” и “әни”, других слов нет. Дети, которые учатся с русскими детьми, говорят “мама”. У нас есть деревни Победитель и Хуторки. Татары, живущие там, говорят “әни”. Я и сам использовал такое обращение, и мои дети, а внуки уже говорят на русском языке».

Ростовская область

Председатель Ростовской областной общественной организации «Татарско-Башкирский культурный центр «Якташлар» («Земляки») Надия Курмакаева: «В Ростове говорят “әни”. На севере области употребляют слово “әникам”», – рассказала она. Также провела опрос среди татар и получила следующие варианты ответов: әникам, әни, анием, аникай, анай, инәкәй, инәй.

Каким бы словом мы ни называли своих мам, для каждого из нас это самое дорогое, светлое, доброе слово. В нем заключены любовь, теплота, самые искренние чувства. И так хочется, чтобы современные дети обращались к мамам на своем родном языке.

www. intertat.tatar, перевод

«Авазлар». Рукописи не молчат

В сезоне 2020/21 театральной площадки MOÑ в Казани проходил проект «Авазлар» — медленное чтение текстов на татарском языке, многие из которых были написаны ещё на арабице. Это — документы из семейных архивов, среди них — дневники, письма, свидетельства, поэзия.

В одном из значений слово «авазлар» переводится с татарского на русский как «звучание» или «голоса». Корреспондент журнала «Казань» наблюдала за третьим заключительным ридингом проекта, входившим в программу фестиваля «Театра горожан».

 

Собравшиеся проходят в пространство чёрной коробки MOÑ. Каждому раздают специально изданные к событию тетради с текстами, которые будут зачитываться. Сама тетрадь — практически свёрстанный сценарий из трёх частей вечера. Тексты предваряют краткие предыстории об их авторах и иллюстрируют сканы оригиналов. К каждому из них дан перевод на современный татарский и русский языки.

После короткой игры-знакомства участники ридинга садятся в круг, и начинается его основная часть. Люди по очереди зачитывают татарский текст, передавая эстафетную палочку микрофона, как только прерывается строка, а не предложение. Собравшиеся чтецы владеют (либо не владеют) языком в разной степени. Для кого-то он доносит смысл, для кого-то представляет из себя набор звуков. В этом ли не метафора его судьбы?

Собранные в тетради тексты — разные. Первым читается записка неизвестной деревенской женщины. Простыми предложениями изложены события её жизни, а практически это — череда рождений и смертей её семерых детей в 1930-е годы. Умерла, в конце концов, и она сама, а муж взял в жёны её младшую сестру.

Кому адресовано было это свидетельство? Участники ридинга размышляют над вопросом и предлагают свои версии. Иногда диаметрально-противоположные. Невольно возникают оценки событий жизни героини. Кто-то склонен увидеть в прочитанном осознание ею выполненного предназначения, кто-то категорично констатирует трагическое отсутствие выбора у женщины первой половины XX века перед судьбой, природой и физиологией.

Люди вспоминают истории собственных предков, одновременно и схожие, и персональные. Каждый сам выбирает, на каком языке ему говорить. И каждое высказывание переводится с татарского на русский и с русского на татарский переводчиком.


Далее следует чтение отрывка из воспоминаний о депортации крымских татар во время Великой Отечественной войны. Текст на крымско-татарском написала в 1972 году пережившая те события женщина. Внимание в нём приковывают яркие детали — о том, как её мама захватила с собой Коран перед тем, как покинуть дом, как корова соседки в это время начала телиться, как людей грузили в вагоны для скота. Факт того, что трагические воспоминания написаны на крымско‑татарском, заставляет задуматься о судьбе языков на территории Советского Союза. Родной язык стал для многих своеобразными симпатическими чернилами, шифром, на котором не страшно описывать переживания за трагедию своего народа. В то время как проговаривание их вслух и тиражирование на широкую аудиторию было опасным.

Заключительная часть ридинга начинается с прослушивания звуковой дорожки о сути самого проекта «Авазлар». Вначале голос читает текст на татарском, после звучит его перевод на русский. Затем две дорожки сливаются и образуется полифония двух языков. В этот момент слушатели очевидно делятся на две части: для кого-то на первый план выйдет звучание татарского, для кого-то его перебьёт русский перевод.

После такой настройки всем раздают наушники и предлагают прослушать один из текстов третьей — поэтической — части тетради. Люди занимают удобное положение, каждый слушает записанные ранее пропеваемые на татарский мотив стихотворные строки. В какой-то момент люди начинают подпевать вслух. Голоса из прошлого обретают свою физическую сущность.

На мотив татарской народной песни «Герман көе» звучит стихотворение из дневника Шахиды Тагировой. <…>Сделала я красных чернил из голубиной крови / Лучше бы я умерла, чем разлучилась с друзьями / Видела белую бабочку, не видела жёлтой / Отправьте мне лекарство для терпения, если сможете найти его<…> Читая перевод, вникая в метафоры, понимаешь, что поэты живут не только под обложками изданных сборников, они — жили и умирали среди нас, оставив неизвестные шедевры в скромных архивах. Сколько таких скрыто, зашифровано и не разгадано до сих пор?

Среди участников ридинга присутствует младшая дочь автора строк. Она рассказывает о трагической судьбе матери, которая пережила отлучение от грудного ребёнка, гибель мужа на войне, тяжёлую работу на золотых приисках, чуть не погибла от гангрены в госпитале (только отборный русский мат лечившего её врача мобилизовал в ней оставшиеся силы, и она выжила).

Фото: Зоя Рутер

 

Озвучивание голосов из прошлого — одна из форм пост-театра, который всё более уверенно от­воёвывает своё место на театральной карте города. Об идее проекта «Авазлар» и работе над ним мы побеседовали с его куратором Нуриёй Фатыховой.

Фото: Зоя Рутер

 

Нурия Фатыхова. Куратор проекта «Авазлар».

Живёт в Москве. Изучала филологию и журналистику. Провела несколько семестров на философском факультете в рамках научных стипендий в университете Карла Эберхарда в Тюбингене и в университете имени Гумбольдта в Берлине. Семь лет работала журналистом. Была инициатором и куратором театральных читок, кинофестивалей и образовательных
программ с акцентом на российскую и немецкую историю.

С 2012 года координирует программу «Демократия» в Фонде имени Генриха Бёлля в России, в тематическое поле которой входят политологические конференции, вопросы исторической памяти, просветительские проекты в сфере гендера, антидискриминационного дискурса, журналистской этики и свободы слова, зелёная повестка в экономике, культура донорства в бизнесе для проектов гражданского сектора, а также исследования влияния цифровых технологий

на общество.

 

— Как возникла мысль о создании такой перформативной практики на основе личных документов?

 

— Мне написала Елена Ковальская, арт-директор Центра имени Мейерхольда и со-куратор площадки MOÑ. Обратилась она ко мне не случайно. Больше года назад я написала текст, который назывался «Зулейха против Зулейхи», связанный с реакцией на экранизацию романа Гузель Яхиной.

В этом тексте я критиковала и роман, и сериал за то, что женщина в нём не наделена субъектностью. В качестве аргумента в той рецензии я приводила пример своей собственной прабабушки, оставившей после себя дневники. Они всегда символизировали для меня женскую субъектность. Лена меня знала ещё по практикам, которые я делала в рамках учебных фестивалей. Она ждала, что я создам форму, в которой сам зритель включен в осознание чего-либо, какой-то проблемы. «Не хотите ли сделать что-то, связанное с дневником прабабушки?» — был её запрос.

 

— Откуда родом ваша прабабушка?

 

— Прабабушка Мухтарьяма Касимова-Ситдикова из Прикамья, района Татарстана на границе с Удмуртией. Её семья была раскулачена, выселена в Магнитогорск, оказалась в тех условиях, когда татарская речь уже была загнана на кухни. Мои мама и папа знали татарский язык. Но им пользовались только в домашнем обиходе. И это логика всех семей — логика лжеэмансипаторная, когда ты знаешь язык, но родители думают: чего она добьётся с этим языком? И не додают его.

Это то, что мы получили в XX веке в нашей стране и не только. Это вообще довольно колониальная традиция, когда имперский большой дискурс побеждает что-то маленькое.

Фото: Зоя Рутер

 

Я стала искать того, кто бы мог перевести дневники прабабушки. До тех пор, пока они не были расшифрованы, я знала лишь, что она жила сто лет назад, была деревенской женщиной. Мне хотелось преодолеть стереотип о деревенской женской «татарскости», услышать её собственный рассказ о своей жизни и сравнить его с моими представлениями. Я узнала, что есть татарские историки, собирающие подобные эго-тексты. И поэтому предложила обратиться также и к ним, перевести их и попытаться понять, кем были люди, их писавшие. Я не знаю татарского языка, кто-то не знает его в арабском написании. И эта проблема касается не только татарского, но и других языков, которые подверг­лись в нашей стране советской эмансипации и превратились в домашние языки чаепитий. У нас есть артефакты, но мы не можем их расшифровать. Главная задача проекта — услышать поколение людей, от которых мы оказались отрезанными.

В первом ридинге мы исследовали тексты из коллекции историка Альфрида Бустанова. Их расшифровкой занимался исследователь татарского языка, учёный Института истории имени Шигабутдина Марджани Академии наук Республики Татарстан Айдар Гайнутдинов. Интерпретировать и писать сценарий помогала культуролог Энже Дусаева, создательница проекта «Мир татарской женщины». По каждому тексту я делала расследование, пыталась понять, кем были их авторы. У нас не было никакой смычки с их потомками. Дальше я решила, что будет интереснее вовлечь в работу таких же заинтересованных людей, которым хотелось бы понять, о чём писали их предки, и объявила опен-колл.

 

— Насколько активно люди откликнулись?

 

— Не много людей откликнулось, надо признать. После объявления первого опен-колла пришло порядка десяти писем.

 

— Какова была география отклика?

 

— В меньшей степени, почему‑то, были люди из Казани. На один из ридингов специально приехала женщина из Пермского края. О проекте она узнала от дочери, которая живёт в Санкт‑Петербурге. Был герой из Финляндии, с внуком которого я переписывалась на английском, были адресанты из Германии, Нижегородской области.

 

— Среди авторов документов, которые вам присылали, кого было больше — мужчин или женщин?

 

— Услышать женские голоса в истории не так легко. Парадигма курсирования исторической информации довольно патриархальна, женские голоса в ней часто не передаются. Если взять мужчин, то до нас, как правило, доходят свидетельства, связанные с войной либо гражданской службой — медали, грамоты, удостоверения. От женщин остаются записочки и дневники, долгое время никому не интересные. У меня было намеренное желание уравнять в проекте количество мужских и женских голосов. В самом первом анонсе это было подчёркнуто (я использую феминитивы, даже общие, например, «каждый/каждая из нас»). Видимо, это подействовало. И действительно, текстов было поровну.

 

— Что вы открыли в этих женских текстах?

 

— Я буду говорить эмоционально, не как специалист, а как пра­внучка татарской женщины, которая стала частью проекта. В 21 год она осталась одна с ребёнком (моей бабушкой) на руках. Её муж погиб на гражданской войне. Она написала стихотворение о своих переживаниях. Такая медитативная форма была очень распространена среди татар. Читая это стихотворение, я вижу женщину со страстями, женщину с очень сильной позицией по отношению к внешнему миру, женщину, которая умеет любить, страдать, бороться. Я надеюсь, что в этом проекте мы наделили невидимых в истории женщин субъект­ностью. За каждой героиней я увидела невероятно сильную личность. Мы не должны отказывать людям, которые существовали в достаточно архаичных условиях, в наличии у них политических взглядов, в их силе… Представление об абсолютной покорности татарской женщины прошлого — это ложная ретроспектива.

 

— Реакция участников ридингов — какова она была?

 

— Каждый ридинг стал интеллектуальным переживанием и открытием. Первый состоял из перформеров и зрителей. Один из них, филолог Айзат Мингазов, который потом включился в работу над проектом, сказал очень важную вещь: «Я читаю письмо татарской женщины и понимаю, что не могу так красиво написать». Он с грустью отметил, что татарский язык был для тех людей всем. Простые его носители находили какие-то уникальные метафоры, что было для них естественно. Теперь необходимо волевое усилие для того, чтобы жить этим языком.

На втором ридинге уже все пришедшие были перформерами. И чтение завершилось коллективным пропеванием стихотворений. Получилась интересная вещь. Мне кажется, что наши зрители не те люди, которые выйдут на площадь и заявят: «я — татарин», или «я — татарка». Но второй ридинг стал тем бережным пространством, на котором люди заговорили: «мы — татары». Признаться, это «мы» меня тогда напугало, так как ридинги не предполагали исключения «не татар», которые тоже присутствовали в качестве зрителей.

Третий ридинг стал более открытым. В процессе подготовки материала у нас с экспертами рождалась одна интерпретация назначения того или иного текста и судьбы его автора, а зрители предлагали десять других. Плюрализм мнений и плюрализм видений — самое ценное, что случилось в третьем ридинге.

 

— Реализовав и погрузившись в «Авазлар», вы сами начали учить татарский?

 

— Когда были переведены первые страницы дневника моей прабабушки, я сразу поняла, что хочу учить язык. После окончания проекта я поехала в деревню и там поняла, что многие слова в татарской речи мне знакомы. И если я продолжу учить язык, то всё соединится. Мне теперь интересны этимология языка, разница языков татар-кряшен и татар-мусульман. Я начала переживать за положение татарского языка. Когда идёшь по Казани, его не слышишь. В MOÑ приходит прогрессивная татарская молодёжь, которая хочет его сохранить, люди, создающие новую татарскую культуру, но их очень мало. И мне грустно от того, что есть ещё гигантское количество нерасшифрованных свидетельств людей, о которых будут создаваться и укореняться какие-то мифы, стереотипы, и мне этого не хочется.

 

— Мне показалось, что происходившее на проекте «Авазлар» стало актом воздаяния невероятной человеческой справедливости. Многие найденные тексты достойны тиражирования. Будет ли проект продолжен?

 

— Я хочу объединить все три тетради «Авазлар» в одну и дополнить записи текстами тех, кто участвовал в создании проекта или наблюдал за ним. Тетрадь-книга будет называться «Авазлар/Звучания/Голоса. История создания метода». Надеюсь, что она будет издана в нынешнем году. В свою очередь я благодарна всей команде проекта. Мне было важно привлечь локальных участников, а не быть той, что приехала из Москвы показать, как нужно делать. Было бы хорошим итогом, если люди продолжат вчитываться в оставленные своими предками записи на татарском, башкирском, чувашском и других языках. Это стало бы главным итогом «Авазлар».

Айдар ГАЙНУТДИНОВ,

кандидат филологических наук, старший научный сотрудник

Института истории

имени Шигабутдина Марджани Академии наук РТ

Для того, чтобы проект «Авазлар» состоялся, была проделана огромная работа по расшифровке рукописных материалов на татарском языке, написанных арабицей. Наиболее ранним был документ конца XIX века, в основном же — это были различные свидетельства, письма, поэтические произведения, дневниковые записи первой половины XX века. Несмотря на отмену арабицы и переход на яналиф, а затем и на кириллицу, татары не перестали использовать арабский шрифт практически до 1980-х, пока живо было поколение людей, получивших своё образование в медресе. Мы пытались анализировать характер текстов и установить их авторство. В зависимости от того, писался ли текст простым или сложным языком, можно было определить, кому он принадлежал — интеллигенту или простому труженику.

Проблема ухода из обихода татар арабской графики не только в том, что разорвалась связь поколений, рукописи на арабице оказались «немыми» для большинства. Проблема и в том, насколько после этого обеднел сам татарский язык. Сегодня, расшифровывая старотатарские тексты, мы не в состоянии понять некоторые слова. Во время борьбы с религией и отмены арабицы язык избавлялся и от многих арабских и персидских заимствований, рождался новый искусственный разговорный татарский язык. В нём появилось немало слов из русского языка. Например, слово «гаилә» заменили словом «семья» и так далее.

Татарский язык уходит. Гаяз Исхаки был прав, когда говорил, что через 200 лет наступит его исчезновение. Возможно, через три-четыре поколения наши потомки будут читать наши записи и не будут их понимать. История повторяется. Ранее мы потеряли алфавит. Потом мы потеряем язык. 

НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНЫЕ РЕАЛИИ ПЕРЕВОДОВ НА ТАТАРСКИЙ ЯЗЫК

Выпуск

Том. 7 № 6 (2019): ноябрь

Авторы сохраняют за собой авторские права без ограничений на опубликованные материалы в этом журнале. HSSR является зеленым журналом SHERPA ROMEO.

Лицензия на публикацию

Это статья с открытым доступом, распространяемая на условиях 

https://doi.org/10.18510/hssr.2019.76146

Ilmira K. Yerbulatova

Kazan Federal University, Russia

Zoya N. Kirillova

[email protected]

Kazan Federal University, Russia

Liaisan Sahin

Университет Мармара, Турция

Автор, ответственный за переписку: Зоя Н. Кириллова

[email protected]

Гуманитарные и социальные науки Обзоры , Том. 7 № 6 (2019): ноябрь

  • Аннотация
  • Укажите
  • Каталожные номера
  • Информация об авторах

Реферат

Цели: Данная статья посвящена изучению реалий перевода, выявлению основных видов и трудностей перевода на материале литературных произведений, переведенных с русского языка на татарский.

Смысл/применение: Среди объективных трудностей перевода произведений русского писателя на татарский язык можно отметить несовпадение русских и татарских слов или словосочетаний, выражающих реалии. Особенно трудно перевести те слова и выражения, которые близки по смыслу, но различаются по «объему».

Результаты: Показана зависимость выбора переводческой стратегии от внешних социокультурных и прагматических факторов. В ходе исследования также выяснено, какие проблемы могут возникнуть при передаче реалий в переводе, и выделены основные трудности, возникающие при переводе реалий, в частности, при отсутствии эквивалента, соответствия или аналога в переводимом языке, нужно передать не только смысл действительности, но и ее цвет.

Новинка : В нашей работе была определена сущность реалий, проанализированы основные аспекты передачи реальности при переводе, выявлены типы соответствий по значению между реалиями, которые можно сгруппировать в три основные. учитываются: полное, частичное соответствие и его отсутствие.

Ключевые слова

Реалии Национально-культурная специфика Перевод Эквивалентный перевод

К. Ербулатова И. , Н. Кириллова З. и Шахин Л. (2019). НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНЫЕ РЕАЛИИ ПЕРЕВОДОВ НА ТАТАРСКИЙ ЯЗЫК. Обзоры гуманитарных и социальных наук , 7 (6), 984-987. https://doi.org/10.18510/hssr.2019.76146

Скачать цитату

Сноска/Zotero/Mendeley (RIS)
БибТекс

Каталожные номера